Статья 1970 года.
Разные формы власти известны, конечно, не с античных времен. Они существуют уже много тысяч лет. Республики, видимо, такие же древние, как и монархии. Правда, длительное время их не изучали, изучать формы власти начали эллины. Они вообще любили всё изучать. Их этническое миросозерцание, их этнический стереотип включал в себя познание мира. Их религия была обращена к познанию мира. И потому первыми, кто систематизировал вопрос о власти, охарактеризовал формы власти, были, конечно, эллины. И то естественно. Они создатели полиса, они жили в условиях полиса, от которого, кстати, произошло и слово «политика».
Эллин Аристотель назвал человека «животным политическим». Аристотель — первый, кто написал трактат о политике, точнее трактат, до нас дошедший. И вероятно, даже это не его систематизация. В своем трактате он разработал три основных вида власти: монархия — власть одного, аристократия — власть лучших, и полития — власть полноправных граждан. Всё это весьма искусно описано в его трактате «Политика». Там одних монархий у него шесть. И что особенно интересно, каждая форма власти имеет свою особую разновидность, которую он именует «искажением».
Для монархии искажение — это тирания, власть одного себялюбца, власть монарха, который руководствуется собственными интересами, а не интересами полиса, общества.
Искажение аристократии есть олигархия, собственно власть неких, власть некоторых. Мы употребляем термин олигархия расширительно, имея в виду власть замкнутой шайки, не аристократического сословия лучших, а эгоистической шайки.
Для политии Аристотель полагал искажением демократию, власть, не ограниченную цензом, власть всего населения. С этими терминами уже тогда, в античное время, произошла некоторая эволюция. Вместо «полития» в аристотелевом смысле начали говорить «демократия», совсем не в ругательном значении, поскольку подразумевалась именно ограниченная демократия, власть граждан, а не населения. А вместо аристотелевой демократии в негативном значении закрепился термин «охлократия», то есть власть толпы («охлос» значит толпа). Однако суть не изменилась.
Итак, существуют три формы и три искажения. И человечество прожило века с этими тремя видами власти и их искажениями. Они принимали разный исторический и культурный облик, имели разные национальные черты. Попытки найти четвертую форму власти были всегда неубедительны. Можно напомнить, что в 60-е годы появилась теория так называемой «партократии», якобы четвертой формы власти, созданной именно социалистическими системами. Но эта теория не выдерживала самой поверхностной критики. На практике такая партократия оказывалась симбиозом различных форм искажений. Чаще всего это была контаминация (смешение) охлократии и олигархии. Но партократия может порождать и тиранию, как свое собственное орудие, по крайней мере, вначале, хотя настоящий тиран, как и подобает тирану, действует в парадигме тирании и, в конце концов, подминает под себя и партократию. Но это в основном современная политология XX века, что для нас сейчас не важно. А важно то, что четвертого вида власти, видимо, не существует. Человек за шесть с половиной тысяч лет своего исторического существования ее не выработал. Зато эти три вида варьировал много раз.
Аристотель не только описывал и определял, он давал и оценки. Идеальной властью он полагал монархию, правда, когда сам монарх есть достойнейший член общества, и уже в силу того прилагающий все свои силы только на благо общества. Хуже была аристократия, еще хуже — полития.
А вот оценка искажений у него прямо противоположна. Демократия, с его точки зрения, немногим отличается от политии. Олигархия значительно хуже аристократии, она от нее далеко ушла. А самое омерзительное искажение — это тирания. То есть, лучшая форма власти порождает наихудшее искажение. В его «Политике» описано, как одна форма власти переходит в другую, как охлократия успешно порождает тиранию, очень легко, очень органично, что тоже можно многократно наблюдать в истории. Он описал, как образуются синтетические системы, объединяющие две какие-либо формы, а иногда и все три. В его времена была замечательно известна спартанская полития. Она объединяла все три элемента, но не равноценные. Власть двух царей, двух царских родов, давала Спарте элемент монархии, «герусия» — совет старейшин давала элемент аристократии, а демократия была представлена «эфорами», блюстителями, которые обладали правом надзирать за царями и «геронтами». Таким образом, три вида власти в этой политической системе компенсировали друг друга. Мудрый стагирит понимал, что ни одна из форм власти не идеальна, что сама по себе она ни хороша и ни плоха, она может быть различной, но в варианте искажения всегда отвратительна.
Далее идеи Аристотеля разработал великий, а может быть, и величайший греческий историк уже эпохи заката, уже римского времени — Полибий. Он пережил падение Эллады, жил в Риме, был пламенным сторонником Рима и подчинения эллинских полисов имперской системе. Вместе с тем Полибий был любим и уважаем в Элладе как ревностный защитник эллинских интересов, человек, безусловно, честный, не коррумпированный ничем, даже своей симпатией к империи. Именно он сделал следующий шаг, нисколько не потерявший важности до наших дней. Современному читателю очень легко обратиться к Аристотелю. Четвертый том собраний его творений имел гигантский тираж, он есть в каждой библиотеке. А вот с Полибием хуже. Академическое издание «Литературные памятники» больше двадцати лет обещало дать новый перевод, но нового Полибия мы так и не получили. В хороших библиотеках есть Мищенковский перевод 1912 года.
Так вот, Полибий пришел к очень интересному наблюдению. Самая совершенная политическая система содержит все три вида власти: монархию, аристократию и демократию. Для него таким государством был Рим. Консульская власть или власть диктатора, если избирался диктатор, есть монархический элемент. Сенат — аристократический элемент. Римское народное собрание в комициях и в лице должностных лиц, то есть плебейских эдилов и плебейских трибунов — это демократический элемент. Эта система победила мир, она стала гегемоном уже на глазах Полибия, который, кстати, был современником и другом победителя Карфагена — Сципиона младшего.
Рим производил сильное впечатление. И Полибия можно понять, но он не был только под обаянием Рима, он скорее был последователем Аристотеля. Можем ли мы принять Полибиеву систему? Я бы назвал ее скорее «Полибиевой схемой». Надо сказать, что мы на две тысячи лет умнее. Мы две тысячи лет христиане и потому знаем, как знают, кстати, и более молодые мусульмане, что идеального государства никогда не было и не будет, оно невозможно. Идеальное государство недостижимо. Потому мы можем избавиться от утопических оценок. Но хотя государство Полибиевой схемы не идеально, мы всё же не лишены права признать его приличным, стабильным, уравновешенным, приспособленным для относительного благоденствия и совершенствования граждан. И вот в этом ключе можно позволить себе посмотреть историческую выборку. В самом деле, действительно ли наиболее удачны те государственные системы, которые приближались или соответствовали Полибиевой схеме?
Что же мы видим? О Риме рассказано самим Полибием. В греческом мире Полибиева схема реализовывалась не раз. Афины достигли вершин своего могущества, когда еще сохраняла свой вес аристократия, когда первый архонт всегда был аристократом, но, тем не менее, появился на короткое время и монархический элемент в лице пожизненного стратега. Надо сказать, что к Полибиевой схеме близки культуры арийского происхождения. Наиболее характерна, пожалуй, типическая Персидская держава Ахеменидов, сословное общество, как все ранние арийские общества, сохранившая на протяжении всей своей истории сословное представительство и имевшая развитую аристократию. Царская власть, аристократическое сословие «артештеран» и демократическое представительство сословия «вастриошан» дают нам приближение к Полибиевой схеме. Кстати, малоизвестное, даже недавно открытое историками Хеттское государство, западноарийская держава в XVI-XII веках до н.э., тоже явно приближалось к Полибиевой схеме, насколько мы можем судить. Оно было монархическим, но имело и аристократию, и народное собрание на протяжении всей своей истории. Предшественники греков — ахейцы Гомера, победители Трои, имели города-государства с царями во главе, с аристократами и народным собранием, о чем можно судить по поэмам Гомера.
Было ли так только среди индоевропейцев? Нет. Вот, пожалуйста, пример культуры семитического корня, которая приближалась к Полибиевой схеме. Весьма удачливая Ассирийская держава, потрясавшая Вселенную, победившая множество государств, завоевавшая и впервые разрушившая Вавилон, — это тоже монархия с развитой старой ассирийской (ашурской) аристократией и с элементами народовластия.
Можно в древности еще найти подобные державы, но дело в том, что за пределами античного круга государства древности довольно плохо описаны. Хочется добавить, пожалуй, только одно. В древности был великий народ, лишенный инстинктов государственного созидания. Кстати, потому он и был побежден римлянами. Тем доблестным народом были кельты. Они сохранили по сути дела племенной уровень на всем протяжении своей истории. Как были устроены предгосударства кельтов, не совсем государства даже в античном смысле этого слова? То же самое: племенной вождь, а если объединялся союз племен, то мы видим верховного вождя над племенными. Чрезвычайно развитая, устойчивая и уважаемая аристократия, которую нисколько при том не разрушало наличие демократии. Ее, демократии, даже и не могло не быть, потому что кельты были необычайно свободолюбивы, даже, пожалуй, в ущерб самим себе. У кельтов никогда не было внутреннего рабства. Таким образом, и тут мы снова видим общество, приближающееся к Полибиевой схеме.
Что дают три элемента власти государству, которое сохраняет Полибиево устройство? Монархия есть всегда символ единства. Наличие монархии есть благо любого народа, потому что это персонифицированное единство нации. А в многонациональном государстве персонифицированное единство социума, объединяющего несколько народов, — наиболее зримо, и потому наиболее необходимо. Даже в тех государствах, где монархия представляется чисто декоративной, как, например, Японская монархия времен Сегуната, когда император фактически уже не правил. Или современные западноевропейские монархии. Несмотря на то, что этот элемент власти превратился практически в знак, он продолжает сохранять свою роль объединителя, сохраняет значение символа единства.
Демократия очень важна. Мы плохо представляем себе демократию. Демократия — это именно та форма, которая наилучшим образом мобилизует гражданина или подданного (совершенно неважно, как он называется) быть одним из деятельных элементов своего социума. Это естественно, потому что демократия прямо обращается к каждому гражданину: соучаствуй в наших делах, соучаствуй в системе власти, решай вопрос о мире или войне. А каково значение демократии, если государь облечен харизматическими полномочиями, если государь, прежде всего, духовный глава ислама, как в исламской системе халиф, если государь миропомазан и имеет тем самым особое благословение церкви, как в христианской системе? Ликвидирует ли то значение демократии? Я склонен полагать, что, наоборот, повышает ее. Столь высокопоставленный государь обращается к тебе: о, гражданин, советуй и высказывай свое мнение о насущных делах общества. Любую инициативу и самую драгоценную частную инициативу стимулирует, конечно же, демократия. Правда, демократия не в аристотелевой терминологии, а в более поздней, потому что на протяжении множества тысячелетий общества избегали неограниченных демократий. Для грека и римлянина, для перса, для средневекового западноевропейца, для мусульманина VIII-IX веков, когда ислам совершал свое победоносное шествие, ситуация была совершенно однозначной: демократия осуществляется полноправными гражданами. То есть, человек сначала вступает в строй фаланги, легиона, ополчения, затем обзаводится своим домом и становится отцом семейства, и только затем и в силу того его признают соучастником демократии. Потому, по сути дела, человечество тысячелетия живет в различных демократиях, но, как бы мы сказали в современной политической терминологии, это всё были демократии цензовые. И, возможно, переход от демократии цензовой к демократии «всеобщего избирательного права» — это не торжество демократии, а ее деградация. Полибий посмотрел бы на это так. Римляне не только не предоставляли права голоса неимущим пролетариям, они не пускали их в легион, потому что не вполне доверяли этим людям, этим римлянам, этим соотечественникам. Демократия есть инициативная часть Полибиевой схемы.
А зачем нужна аристократия? Аристократия — тонкая, особо трудная для постижения, но очень ценная структура. Аристократия — стабилизатор общества. Аристократия консервативна. В среднем аристократия консервативнее демократии и консервативнее монархии. Так она работала еще в Спарте, которую греческие историки вспоминают с неудовольствием, как помеху благим начинаниям спартанского общества или какого-нибудь царя. Герою Леониду, например, Совет старейшин немало крови попортил до его гибели при Фермопилах. Думаю, что аристократии вообще много портили крови и демократиям, и вождям демократии, и монархам. Тем не менее, общества были обязаны аристократии устойчивостью. Ведь сущность аристократии в том, что будущий аристократ не в меньшей степени, чем будущий монарх, и в большей степени, чем представитель демократических кругов, с младенческого возраста воспитывается для занятия определенного положения, последовательно воспитывается в категории ответственности перед всем социумом.
Мы никогда не видим аристократию носителем чужой культуры. Наоборот, аристократ есть всегда носитель национальной культуры, причем высшего уровня культуры. Увлекаться чужим, что бывает иногда разрушительно для общества и государства, может монарх. И примеров тому в истории тьма от Александра Македонского до Петра Великого. На моду может польститься демократия. Но этого никогда не бывает с аристократией. Сам характер аристократического воспитания оправдывает, вероятно, название этого сословия, этой категории, этого вида власти. «Аристой» — лучшее или благороднейшее, несомненно, восходящее к общеиндоевропейскому корню: «арья» — благородный. И печальна судьба того этноса, который лишился аристократии, особенно если он сделал это по своей воле. Империи сохраняли аристократию включенных в свой состав народов, ибо они понимали, что только таким образом можно составить имперскую знать. Напротив, государства-поработители унитарного типа стремятся выбить или вытеснить аристократию порабощенных народов. Колонизированному народу аристократия, безусловно, не нужна, она помеха властителю, от нее надо избавиться.
Весьма печальной, как описывает крупнейший историк середины прошлого века Михаил Осипович Коялович, была судьба предков украинцев и белорусов западнорусского населения, которых в XV веке, а особенно в XVI и начале XVII века поляки путем полонизации и окатоличивания в сущности лишали аристократии, лишали национальной знати, лишали элиты.
Что касается России в целом, то ее аристократии был нанесен удар задолго до революции, о чем будет речь еще ниже. Восстановление Полибиевой схемы для России весьма затруднительно. Аристократию не выращивают в течение одного поколения. Это исключено. Это напоминает анекдот об английских газонах, когда высокопоставленный советский чиновник спрашивает у английского садовника, как достигается столь высокое качество газона. На что садовник отвечает, что газон каждый год засеивается и постригается. «Но это совсем просто, дома в Советском Союзе я заведу такой же газон», — радуется советский партократ. «Простите, сэр, видите ли, мы это делаем триста лет», — поясняет садовник. В сущности это анекдот об аристократии.
Но вернемся к продолжению Полибиевой схемы в истории наших культур, культур христианских, культур, которые начались в Средневековье. Античность ушла, она оставила воспоминания, оставила труды Аристотеля, но началась совершенно другая культура. Первые общества так называемых варварских государств пришли со своим народным собранием и со своей аристократией, пусть племенной, но аристократией. То есть, они пришли еще без государства, точнее я бы сказал, с предгосударством.
Во что постепенно они развились? До феодальной революции IX-X веков они тлели. Но вот мир феодализировался. И вскоре выяснилось, что единственным способом преодолеть феодальную тенденцию раздробления до молекулярного состояния может быть сословное представительство. Мы уже касались сословного вопроса. Сословным было общество Вавилона, общество Ассирии и, безусловно, развитые по своей сословной структуре все общества, созданные индоевропейцами, включая, естественно, и античные. Они ведь тоже созданы индоевропейцами. Но наиболее разработанные, даже юридически разработанные, сословные уклады дает нам, конечно, Средневековье. Средневековое общество вообще не представимо вне сословий. Сословным оно было по сути своей, по феодальному укладу, хотя, конечно, сословное общество необязательно должно быть феодальным. И оно было готово создать и сословное представительство. Условно мы называем его парламентом, хотя это только лишь национальное название сословного представительства Англии. В Швеции то был риксдаг, в Испании — кортесы, во Франции — генеральные штаты, в России — земский собор, в Польше — сейм. Они возникают еще в XII веке. Первая точная дата — 1185 год, кортесы на уцелевшей от мусульманского завоевания северной Астурийской земле в Испании. В 1211 году первый земский собор в российской истории, созданный великим Владимирским князем Всеволодом III. К сожалению, иноземными нашествиями XIII века эта традиция была прервана до XVI века. Первый английский парламент собрался на 54 года позже российского в 1265 году.
Что общего у всех сословных представительств? Наличие двух курий или двух палат. Число курий могло быть и больше. Три курии во Франции — дворянство, духовенство, третье сословие. Могло быть четыре курии. Четырехкуриальная система, кстати, была на московских земских соборах. Но сколько бы ни было курий, как правило, они составляли две палаты. Дошедшая и до нас, до нынешнего времени двухпалатная парламентская система обязана своим происхождением Полибиевой схеме, ибо монарх делил власть с верхней аристократической и нижней демократической палатой. Не важно, кто составлял эту нижнюю демократическую палату. Ее могли составлять мелкие дворяне вместе с буржуа. Но мы уже отметили, что Полибиева схема оперирует в основном политиями, то есть ограниченными, цензовыми демократиями. Они могли развиваться, цензы могли снижаться, всё более широкие круги допускались к выборам в нижнюю палату. Но система в целом не изменялась.
Англия на протяжении большей части своей истории — страна Полибиевой схемы. До начала XX века. Только XX век последовательно лишил реальной власти королевскую власть, королевский монархический элемент и снизил значение аристократической палаты лордов. Но Англия не в XX веке достигла своего могущества мастерской мира и владычицы морей. Она достигла своего могущества именно в Полибиевой схеме, хотя Англия тут не очень типичная страна. И Испания в конце Реконкисты была устроена близко к Полибиевой схеме: король и кортесы. То был расцвет могущества Испании, она считалась сильнейшей страной Европы и более всех была успешна в эпоху великих географических открытий. Думаю, того достаточно. Любой читатель, который пожелает проверить мои слова, проверит их без труда и найдет десятки, а может быть и сотни примеров.
А какова наша отечественная ситуация? Каково наше отношение к этой системе? Берусь утверждать, что в лучшие периоды своей истории, периоды максимального могущества или консолидации сил во имя восстановления могущества, или в периоды благоденствия, или, наконец, в периоды восстановления утраченного благоденствия Россия была либо устроена в соответствии с Полибиевой схемой, либо стремилась к ее воссозданию. То есть, это наша национальная традиция.
Есть достаточно оснований предполагать, что Полибиева схема у нас, как и у варваров в эпоху Великого переселения народов IV-VII веков, тоже уходит в глубину еще племенную, предгосударственную. Но не будем брать эти века, дабы не становиться на почву гипотез, хотя на ней мы чувствовали бы себя неплохо. Посмотрим государственную эпоху, государственную историю. Российская держава существует не менее 12 веков. В VIII веке в Русской земле уже были городские образования, а раз были города, значит, были государства. Что мы знаем об устройстве тех городов? Единой российской державы не было, в домонгольский период ее вообще не было. Единая Киевская Русь — миф. Была конфедерация земель-княжеств, объединяемая языком, культурой, религией, рынком, монетной системой, как бы ни несовершенна она была, наконец, объединенная династически, одной династией Рюриковичей, укрепившейся к началу XI века повсеместно. Но не было единого государства. Никогда.
Но если мы возьмем каждое княжество в отдельности, то увидим Полибиеву схему: князь, бояре, вече. То есть монарх, аристократия, демократия. Она могла варьироваться, мог быть сильный князь. Наиболее сильными были владимирские самовластцы Андрей Боголюбский и Всеволод III, хотя, кстати сказать, второй из них инициировал первый русский парламент. Мог быть также аристократический перевес, это было заметно в Галицко-Волынской Руси. Мог быть симбиоз демократии и аристократии в борьбе с монархией. Это Новгород, где аристократические элементы и политии объединились против монархического элемента. История не была гладкой, не была идеальной, какой обычно и бывает человеческая история. Она развивалась, и в ходе эволюции летело множество голов. Но в целом мы видим удивительно здоровое, удивительное процветающее, достигшее таких культурных высот в XII столетии, которые ни одному западноевропейцу еще и не снились. И если мы без предубеждений сопоставим тот уровень с панорамой своей эпохи, так это и нам сейчас не снилось, мы сейчас далеко отстоим от уровня культуры и цивилизации, которые в масштабе той эпохи были достигнуты нашими предками в XII веке. Это, можно надеяться, — наше будущее. Это — социальная система с большой устойчивостью. Ведь по сути дела, пока не ослабел сам народ, что трагически совпало с тяжким ударом как Орды с Востока, так и по всем направлениям с Запада, Русь была не только богата, не только благоденствовала, она была еще и непобедима, к ней особенно никто и соваться не смел.
Итак, мы начали с Полибиевой схемы. Но ситуация иноземного разорения остановила тот процесс. Длительное время российская государственность теплилась по инерции, и русские князья были подвластны либо ордынским, либо западноевропейским властителям. Но вот Россия воссоздается, воссоздается она совершенно другой, совершенно новой, как единая держава. В конце XV века Иоанн Третий Васильевич, величайший из государей нашей истории, возглавляет процесс и успешно его осуществляет. Что происходит? Уже Иван Третий принимает самые серьезные меры для того, чтобы составить аристократию всей Русской земле. Боярская дума из вотчинного совета Московских князей превращается в аристократическую палату всей Русской земли. И титулованные бояре, бояре с княжеским титулом занимают главные места.
Итак, к концу XV века Русь — это страна с монархией и аристократией. А как с демократией? Самое важное, что на низовом уровне российская демократическая традиция не пресекалась. То есть, оставались сотни, слободы, сельские и волостные сходы. А на общегосударственном уровне демократия появится с некоторым отставанием. Всё же в этом трудно не увидеть воссоздание старой национальной традиции равновесия. К середине XVI века на общегосударственном уровне восстановлен демократический элемент Земского собора, и Россия вновь становится государством и социумом, устроенным по Полибию, если исключить срыв в тиранию, а срывы в тиранию бывали у всех народов. Если у нас был Иван Четвертый, то его старшим современником был Генри Восьмой английский, совершавший свои тиранические безумства на фоне действующего парламента. Так вот, если исключить срыв в тиранию, то в XVI-XVII веках Россия существует со своим сословным представительством, со своим, если хотите, парламентом, и, следовательно, является страной Полибиевой схемы.
Вторая тирания в истории России — тирания Петра. А до печальных событий 1917 года история России вообще имела только двух тиранов. Это не так уж и много по общемировым стандартам. Вторая тирания делает ставку на создание бюрократической системы и срывает нас с нашей традиции, разрушает Полибиеву схему. И что мы видим? Россия весь XVIII век восходит всё дальше к вершинам могущества. Безусловно то, что мы — первая сталелитейная страна мира в екатерининское время, что на русских парусах плавает британский флот, что у нас были Кулибины, Ползуновы и Черепановы. Всё это украшает нашу историю так же, как труды Ломоносова, победы Румянцева и Суворова. Но ведь XVIII век наследовал мощь и благосостояние XVII века, а уже к концу XVIII века Россия настолько отстала, что в первой половине XIX века идет лавинообразный срыв, лавинообразное падение. Видимо, если бы мы при Павле Первом вышли из состояния бюрократической державы, то мы даже не заметили бы того, что отставали. Но то произошло только при Александре II, после того, как Крымская война сыграла роль звоночка с того света.
Что происходит в XIX веке? Кто восстанавливает российские традиции? Павел Первый делает первые шаги, своим указом о трехдневной барщине уравнивает сословия перед законом. Он готовил и крестьянское законодательство. Восстановлением сословного представительства был сделан первый шаг всего за пять лет его правления. К тому времени Екатериной уже было восстановлено хотя бы еще чисто дворянское самоуправление в губерниях. И то всё было обращением к прошлому, восстановлением традиций.
Александр Первый создает Государственный совет, по предложению Сперанского готовит реформы Государственного совета к созданию двух палат — аристократической и сословной демократической.
При Александре Втором Государственный совет, конечно, в полной мере не мог считаться аристократической палатой, ибо в него сановники назначались императором. Но частично эту функцию совет выполнял, ибо назначались они пожизненно, пользовались правом пожизненного пребывания в Государственном совете как пожизненные сенаторы современной Итальянской республики. Это придавало устойчивость суждениям Государственного совета. В ходе Великих реформ Александра II земская и городская реформы восстановили важнейший элемент демократии — низовой демократии, демократии муниципального уровня. Важно отметить, что демократия выстраивается только снизу. Очень легко представить себе демократическое государство, в котором не будет парламента, будет единоличное правление, но будет существовать развитая система муниципалитетов. В таком государстве будет настоящая демократия и демократическая традиция. А в государстве пусть даже с парламентом, но без низовой демократии, с чисто бюрократическим управлением никакой демократии мы признать не можем. Итак, Великие реформы Александр Второго шли по правильному пути. В 1864 году была восстановлена демократия внизу. И если бы бомба Гриневицкого не оборвала созыв Государственной думы, то в 1881 году была бы восстановлена демократия и на общегосударственном уровне.
Таким образом, мы вправе относиться к земской и городской реформам Александра II как к восстановлению управления по Полибию.
Наконец, реформы XX века, то есть реформы императора Николая Второго и статс-секретаря Столыпина полностью восстановили Полибиеву схему. Была созвана Государственная дума, но не был упразднен Государственный совет, о чем мы почему-то забываем. То есть, мы сохранили свою аристократическую палату. Половина мест Государственного совета начала заполняться по выборам, а остальные по назначению императора пожизненно. То есть, он приобретал свой особый российский облик аристократической палаты. Мы могли надеяться, что с этой системой будет не стыдно устремиться к XXI веку как к уже бывшему некогда в нашей истории XII веку, к высшему уровню нашего благоденствия и могущества. Но в известной всем ситуации тот путь к будущему не состоялся. Мы пошли по другому, гораздо более сложному пути, на котором мы были, безусловно, лишены малейшего элемента национальной традиции в собственном государственном устройстве, были предельно далеки тогда и остаемся далеки сейчас от предложений великого Эллина.
Что можно еще сказать о Полибиевой схеме? Как она выглядит в сравнении с английским «принципом разделения властей», рожденным эпохой Просвещения, который считается едва ли ни абсолютно необходимым условием существования демократии и свободы личности в современном мире? По сути дела, когда принцип разделения властей только-только еще зарождался на теоретическом уровне у английских просветителей, Англия была страной Полибиевой схемы и чувствовала себя великолепно. Единственным элементом разделения, который был ей присущ, была независимость судей.
Независимость судей не обязательно существует только в форме разделения трех властей современных англо-саксонских демократий. Независимость судей известна с глубокой древности. Ее знает ветхозаветный Израиль, ее знала до определенного предела Персидская держава, ее знали эллинские полисы. Ничего нового в этом нет. Кстати сказать, русская традиция тоже имела определенный элемент независимости суда от государства. Так, например, в судебнике Ивана Третьего, который фиксировал средневековые достижения в 1427 году, декларируется: ни один судья не должен дерзать судить без участия лучших людей из данного общества, данного мира. То была зачаточная форма суда присяжных. Правосудие считалось сакральным, потому посягательство на суд было нарушением божественного установления справедливости.
Если пренебречь этим моментом, то во всем остальном принцип разделения властей очень поздний. Он сконструирован искусственно, только-только начал внедряться в реальные системы к концу XVIII века. Например, в появившейся тогда политической системе североамериканских государств (штатов). Наконец, в XIX веке принцип разделения властей постепенно распространился на фоне ухода с исторической арены государств, устроенных по Полибию. Что имею сказать по этому поводу? Полибиева схема — это тоже троевластие. Но это не принцип разделения властей по замыслу, по описаниям «Политики» Аристотеля и Полибия. Это принцип не разделения, а дополнения властей. Не стремление заставить одну власть контролировать другую, а стремление по совершенно солидаристскому принципу дополнить одну неполномочную и неправомочную власть другой, подкрепить одну власть другой. Вот что является сущностью Полибиевой схемы. Так она работала.
По сути дела для людей, которые жили в этих государствах, полная и абсолютная власть принадлежала только божествам. Она не могла принадлежать любому, самому неограниченному монарху. Потому и была возможна логика дополнения властей. Она работала лучше, она тоже включала внутреннюю компенсацию. Аристократия не давала разгуляться монархии и удерживала ее от соскальзывания в тиранию. А демократия тоже бдела, дабы аристократия не выродилась в замкнутую систему, в олигархию. Думаю, что принцип дополнения властей выдержал испытание историей, проверку историей. Я не осуждаю, не пытаюсь подобным сравнением осудить систему разделения властей. Но просто она немножко на другом принципе пытается возместить то, что люди потеряли, а потеряли они государственное устройство по Полибию. Возможно ли оно в современном мире? Для нас, повторяю, это национальная традиция. Еще в конце XVIII века большинство соглашалось с тем, что это лучшая форма устройства. Кстати, и отцы американской конституции тоже так считали. Они создали демократическую палату (конгресс) и квазиаристократический сенат. И, между прочим, создали пост республиканского выборного монарха в лице президента. Более того, Александр Гамильтон, и не он один, полагали, что Соединенные Штаты как держава крупная неизбежно эволюционируют в монархию. Того не произошло, но такая эволюция казалась им вполне органичной.
Как видите, XVIII век, чье наследие мы сейчас считаем едва ли не идеальным, к Полибиевой схеме относился вполне нормально. Только он забыл о Полибии и так ее не называл. Но мы-то теперь о Полибии помним. Возможно, это может явиться стимулом для государственного созидания по принципу дополнительности, а не конкуренции, по принципу солидарности, которая не есть примитивный коллективизм и не есть стадность.