Музыкой навеяло  13

Намедни посмотрел нашумевший концерт «Я буду петь свою музыку!», в поддержку рэпера Хаски. Окончательно убедился, что рэп не моя музыка. Однако интерес носил все же не эстетический, а аналитический характер. Пытался понять, почему вдруг рэп стал опасен, почему концерты запрещают, а исполнителей прессуют. И вот что надумал.

Аналогия с преследованием отечественного рока в СССР первой половины 1980-х годов вполне уместна. Причина преследований в обоих случаях общая – идиотизм власти. Ни советский рок, ни российский рэп не были музыкой социального/политического протеста – вопреки тому, что им приписывают. Советский рок выражал крайне смутное  желание каких-то неопределенных перемен, вполне вписывавшихся в социалистическое русло. В андерграунд и контркультуру его загнали коммунистические идеологи и чекисты, хотя вполне могли бы задушить в дружеских объятиях. Точно так же, как более мудрые американцы после безнадёжной  борьбы с движением хиппи и контркультурой конца 60-х – 70-х годов позволили им пройти свой жизненный цикл, отцвести и умереть.

Властям советской России не хватило ума понять, что молодёжи надо дать перебеситься, а по мере взросления она сама вернётся в русло мейнстрима. А если бы к уму добавилась ещё и хитрость, то Советы бы не запрещали, а поддерживали все эти «Машины времени», «Кино» и проч. Но если бог так и не дал советской власти ума к её 60-и годкам, то это уже диагноз.

Российская власть в отношении рэпа придерживалась нейтралитета и даже избирательного поощрения. А значительная часть рэперов платила ей взаимностью: поддержала возвращение Крыма, восхищалась Путиным и даже мечтала прочитать с ним рэп. Были, конечно, нонконформистские исключения, но эти 14% рэпа не делали погоды.

Что изменилось за последний год? Рэп стал несравненно более критичным в отношении статус-кво – это правда. Но никакой серьёзной угрозы власти не представлял, более того, критическая контркультура даже выгодна, поскольку сублимирует смутные оппозиционные настроения, переводя их в безопасное русло. Сходили на концерт, выпили, послэмились, проорались – сбросили напряжение до следующего концерта. Точно так же проклятия в адрес «кровавого режима» в социальных сетях не только безопасны, но даже выгодны  режиму, поскольку рассеивают гнев и оппозиционное настроение в виртуальном пространстве.

Социальные сети опасны власти, если и когда призывают к конкретному политическому действию и организуют его. Молодежная контркультура несёт угрозу в том, – и только в том! – случае, если и когда её авторитеты и вожди бросают в массу прямые политические призывы. Например, «выйти на площадь в назначенный час». Сами по себе обличения и критика имеют невысокую цену. Сродни кухонным разговорам.

Но реперы даже близко никого ни к чему не призывали. Так в чем же дело? А ларчик просто раскрывался. Оказывается, керченский стрелок и архангельский взрывник слушали рэп. Был сделан вывод, что именно эта контркультура толкнула их к экстремистским действиям. Значит, надо её щемить – хотя бы тех исполнителей, которых слушали эти несчастные молодые люди, сделавшие несчастными многих. По интеллектуальной мощи эта логика сродни фразе Вуди Аллена: «Когда я слушаю Вагнера, у меня появляется непреодолимое желание напасть на Польшу». Но только Аллен шутил, а офицеры ФСБ предельно серьёзны.

Однако результат запретов обычно парадоксален. Он лишь усиливает интерес к запретному плоду, а запрещённые начинают выглядеть чуть ли не героями музыкального фронта. Вот таким незамысловатым образом в рэп приходит политика. Эффект самосбывающегося пророчества.