Итак, основной перспективный процесс нынешней социальной ситуации, как во всем мире, так и на просторах СНГ – это формирование новой постиндустриальной элиты, называемой также нетократией. Собственно, нетократы – это люди, которые способны выстраивать вокруг себя сетевые отношения, основную форму эффективных отношений в постиндустриальном обществе. В этом их главное отличие от элиты общества буржуазного – чиновников и предпринимателей, которые строят линейно-иерархические отношения, все менее эффективные даже с точки зрения главного принятого в буржуазной среде критерия – денежной прибыли. Сетевые системы оказываются в конечном счете настолько прибыльнее линейно-иерархических, что нетократия все менее фиксирована на этом критерии, воспринимая избыток финансов как должное, и все более мотивируется критериями иного порядка, связанными с удобством и комфортом существования.
Короче говоря, для нее уже важнее как тратить деньги, нежели как их зарабатывать. В конечном счете, материальная мотивация, на которой Адам Смит базировал сформулированные им законы экономики, постепенно становится неактуальной и замещается креативными формами мотивации. Доля кредитных механизмов в финансировании экономики давно уже сокращается невиданными темпами, а доля венчурных – возрастает. Рикардианско-марскистская категория стоимости, которая лежала в основе индустриальной экономики, замещается ницшеанской категорией перманентной переоценки ценностей. Вместо статической экономики возникает динамическая. Для ее описания в экономической теории оказывается потребен такой же переход от статических категорий к динамическим, какой совершил когда-то Ньютон, вводя дифференциальное исчисление в противовес старой арифметике.
Мир изменяется. Поскольку большинство людей живет с устоявшихся систем, их образ жизни есть следствие завершения процессов давно прошедших. Новые, еще не завершившиеся процессы, еще не видны их глазу. Разговоры о постиндустриальной революции кажутся сотрясением воздуха (да часто таковыми и являются в устах употребляющих сей термин всуе политиков), к реальности отношения не имеющим. Мир поэтому представляется неизменным.
Но этот мир обречен рухнуть. Новые общественные отношения, порожденные новой суммой технологий, изменивших материально-техническую базу цивилизации в последние десятилетия, подспудно созревают. Их созревание выражается в сосредоточении все большего объема богатств и власти у новой нетократической элиты, и ускользания все большей доли власти и богатств из рук элиты старой.
Пока что нетократия не является доминантом общества. Но чем далее, тем в большей степени буржуазные элиты вынуждены делиться с ними властью, не осознавая суть происходящих процессов. Уже сегодня буржуазно-демократические политики все менее способны на что-то влиять и все более зависимы от манипулирующих общественным сознанием идеологов, журналистов и скандалистов. Все в большей степени они вынуждены реализовать те решения, которые принимаются нетократами. А процедуры принятия этих решений никакой гласности и никакой демократии не предполагают. Все решается за закрытыми дверями, а потом уже оформляется видимостью демократических процедур в духе буржуазной демократии, расцениваемой нетократами скорее как ритуал, нежели как нечто понятное и приемлемое с позиций их образа жизни.
*
Если кто-то по прочтении прошлого очерка пришел к выводу, что нетократия находится в оппозиции к нынешнему российскому чиновно-буржуазному режиму, то он серьезно ошибся. Говоря о том, что в недрах оного класса легко может сложиться радикальная сила, готовая взять власть, я вовсе не имел в виду, что на сегодня это ей интересно. На самом деле нетократия к кремлевскому режиму относится абсолютно безразлично, иногда даже и с симпатией, которая вызывается его шагами по ограничению буржуазной демократии и выхолащиванию ее способности сопротивляться нетократическим воздействиям.
Это объясняется тем, что нетократии с нынешней верхушкой нечего делить. Контроль над природными ресурсами, возможный только в рамках феодально-силовых форм организации, нетократию мало интересует, так как является слишком затратной с ее точки зрения деятельностью. В то же время на контроль над интересующими нетократов ресурсами Кремль пока и не претендует, так как большинства из их он не видит.
Кремль не ставит задачи контролировать нетократические ресурсы, так как не видит большую их часть. Чиновники видят, что в этой сфере крутятся большие деньги и ресурсы, но не могут понять, где именно и как именно. В силу этого режим пытается сегодня доить эту сферу через контроль инфраструктуры, прежде всего через сферу связи. Через этот механизм ему становится доступна мизерная часть ресурсов нетократии, с которой она легко отстегивает ему копеечную мзду.
По этой причине нетократия совершенно не видит опасности в кремлевском режиме и не считает его своим врагом. А за пределами нетократии, в рамках самого разлагающегося индустриального общества, сильного соперника у Кремля появиться и не может. В силу этого имеет место видимая консолидация режима, поддерживаемая той же нетократией через свои информационные ресурсы.
*
Какой же процесс сегодня является центральным для интересов самой нетократии? Почему у нее нет явного интереса к установлению контроля над РФ как государством?
Причина тут – в характере тех геополитических процессов, которые сопутствуют постиндустриальной трансформации цивилизации. Важнейший из этих процессов – декомпозиция системы территориальных государств, так называемой Вестфальской системы.
До 17 века государств с тотальным контролем территории по сути не было. Города контролировали небольшое контадо, сельские районы контролировались рэкетирскими бандами – феодалами, а коммуникации между городами контролировали транснациональные корпорации – ордена. Сюзереном орденов был Папа, феодалов –Император. Наступление индустриальной цивилизации, а с ней и буржуазного общества повлекло слом этой системы и формирование системы территориального контроля. Буржуазное общество нуждалось в контроле над ресурсами территории – сырьем, ископаемыми, рабочей силой. Поэтому в 17 веке в рамках Вестфальского договора старая невнятная Империя была заменена системой территориальных государств, в рамках которых в последующие века сложился феномен наций. К началу XX века потребность в квалифицированной и ответственной рабочей силе привела к трансформации территориальных государств в социальные.
Постиндустриальная элита практически не нуждается в контроле над ресурсами территорий. Автоматизированная индустрия не нуждается в рабочей силе, материалоемкость и энергоемкость ВВП резко снижается. В силу этого платить вестфальским государствам за территориальный контроль новая элита не склонна. А ресурсы, которые она контролирует, абсолютно мобильны.
Этот фактор привел к оффшоризации и виртуализации экономики. Территориальные государства не способны в рамках своих властных технологий контролировать товарные и денежные потоки новой экономики. Большинство товаров в новой экономике имеют низкую материалоемкость и габариты, а то и вообще являются услугами или дигитальными комплексами. В силу этого логистика этих товарных потоков осуществляется через Интернет и почту, челночные перевозки и прочие левые каналы. Встречные финансовые потоки в еще большей степени виртуальны. Контролировать их практически невозможно, даже обладая полной информацией о каждой проводке каждого обладателя долларовых счетов, как финансовая разведка ФРС и контрольные службы Минфина США. Любая попытка законодательного закрытия очередных финансовых схем немедля компенсируется появлением сонма новых схем.
Таким образом, нетократия имеет возможность не поддерживать налогами территориальные государства. Если в индустриальной экономике государствам удается обложить порядка 80% оборотов, что близко к тотальному контролю, то в новой экономике ему удается обложить лишь 5% оборотов, да и те оцениваются им лишь прикидочно. Чем больше растет доля новой экономики в ВВП, тем меньшую его долю способны изымать в качестве налогов традиционные вестфальские государства. В результате нарастает финансовый кризис этих государств. Сейчас они уже неспособны обеспечивать функции социального государства и постепенно их сворачивают. Если в странах СНГ пик этого процесса пришелся на 90е годы, а последние пять лет ситуация стабилизировалась за счет нефтегазовых доходов, то в США пик этого процесса проходится уже сейчас, а в Европе он еще впереди, но о нем все уже говорят и готовятся.
Следующий этап - когда получаемых с индустриального сектора средств государствам не хватит на поддержание тотального контроля своей территории. Вот тут-то начнется самое интерес...(...)
Полный текст: http://shel-gilbo.livejournal.com/12644.html