Как понимать статью Вячеслава Володина «Живая Конституция развития», опубликованную в «Парламентской газете»? На что рассчитывал спикер Государственной думы РФ, отдавая свой материал журналистам

Отвечая, следует, вероятно, исходить из того, что Володин является опытнейшим политическим игроком. Безусловно, он знает, что предложения по изменению Конституции могут быть реализованы, только если их примет глава государства. Если же президент отнесется к ним отрицательно, нет сомнений, что политическая реформа по Володину не состоится.

Спикер Госдумы не мог не отдавать себе отчет в том, что статья вызовет мощный вал критики, что старые недруги начнут обвинять его в расшатывании основ государственности, что в этих предложениях увидят опасное сходство с проектами Михаила Ходорковского, что многие станут намекать на личную заинтересованность автора, возжелавшего расширения прав парламента. Все это он великолепно сознавал и тем не менее решился на публикацию.

Прежде всего, никакой парламентской республики Володин даже близко не предлагает, речь не идет об ограничении прав президента по формированию правительства. Нигде не говорится о том, что оно будет автоматически создаваться большинством нижней палаты, как дело обстоит в парламентских государствах Европы и к чему в самом деле призывает беглый олигарх.

Володин рекомендует совсем другое. Он считает верным расширить возможности президента в процессе формирования кабинета, в свою очередь, обязав премьера согласовывать с парламентом предлагаемые главе государства кандидатуры министров. Проще говоря, кабмин должен стать правительством народного доверия, политика его экономического блока обязана отвечать волеизъявлению основной массы населения, высказанному на думских выборах, при голосовании за ту или другую партию. При этом у главы государства, насколько я понимаю логику статьи Володина, всегда останется право не согласиться ни с премьером, ни с большинством нижней палаты.

Иными словами, президентский характер нашей власти сохраняется. Устанавливается необходимый баланс исполнительной и законодательной ветвей, но национальный лидер остается выше. Он может нарушить данный баланс, исходя из собственных представлений о безопасности государства.

Это совсем не парламентская республика. Данные предложения чем-то сродни надеждам консерваторов-славянофилов XIX–XX веков по формированию народного представительства с законосовещательными правами, не нарушающими самодержавный уклад государства. Они полагали, что, если народное представительство не будет открыто противопоставлено монархии как орган власти, подрывающий легитимность государя, а станет только представлять общественное мнение, у царя не окажется политических мотивов отказать ему в доверии. И это взаимное доверие власти и народа сможет страховать политический процесс от реакционных и революционных сбоев.

Среди славянофилов начала XX столетия имелись собственные догматики, видевшие в своей программе основу некоей особой русской системы, которая должна установиться на века. Но были среди них и гибкие разумные люди (например, Д.Н. Шипов), понимающие, что славянофильская идея при ее воплощении — лишь первый шаг консервативной модернизации России, единственно спасительной для нее. Впоследствии именно к проекту Шипова как к упущенной возможности мирной эволюции страны обращался в «Красном колесе» Александр Солженицын.

Мы живем сейчас в иное время, у нас конституционный строй, и Дума обладает законодательными правами. Но особенность политического развития России такова, что роль данного органа власти в формировании курса правительственной политики не самая значительная. Она, конечно, постепенно увеличивается — так, с 2008 года члены правительства уже обязаны отчитываться за свою работу перед нижней палатой. Вопрос в том, за что они должны отчитываться? Что может контролировать Дума, которая никак не определяет политику кабинета? Если министр не нарушает закон, то он неуязвим по отношению к любой критике со стороны депутатов, а соответственно и избирателей. Даже если он проводит антисоциальную политику, нарушающую их интересы, у людей нет ни малейших возможностей указать ему на служебное несоответствие.

Экономический курс у нас не меняется никогда, ни при каких обстоятельствах, очевидным образом потому, что отвечает потребностям высшего сегмента российской элиты. А президенту просто не на кого опереться, чтобы немного восстановить утраченный баланс интересов — принять во внимание не только совокупное мнение крупных финансовых игроков, но и большинства россиян, начинающих терять веру в качественное улучшение их жизни.

На мой взгляд, нужны еще более радикальные предложения. Хорошо, если бы президент когда-нибудь позволил самой Думе после очередных выборов сформировать правительство народного доверия, открыв дорогу команде, готовой взять на себя ответственность за тот самый «прорыв», о котором столь часто теперь говорят. «Прорыв» ведь могут осуществить только отважные, надеющиеся на славу и политический успех. Честолюбцы в хорошем смысле слова. Осторожные аппаратчики, молчалины и беликовы, «прорыва» не совершают. Но, может быть, об этом говорить еще рано. Пока следует хотя бы спокойно, без истерик и диффамаций, отнестись к разумным предложениям спикера нижней палаты, к его вполне системному консервативно-демократическому проекту управляемого политического развития.

Потому что статус-кво — это уже не альтернатива. Радикальная оппозиция, конечно, еще не способна выиграть федеральные выборы, но она уже пытается штурмовать региональные законодательные органы. При этом на ее успех работают два фактора — недовольство граждан недавними мерами (в первую очередь пенсионной реформой) и отсутствие нормальной системной оппозиции, готовой предложить свою альтернативу экономическому курсу исполнительной власти.

Предложения Володина — это шанс остановить не самое благоприятное развитие событий. Возможно, один из последних шансов.